Том 1. Стихотворения 1813-1849 - Страница 75

Впервые в этом стихотворении прозвучал характерный для поэта задушевный мотив встречи с юностью: «И все, как в зеркале волшебном, / Все обозначилося вновь...»; в дальнейшем мотив станет главным в стих. «Я помню время золотое...» и особенно — «Я встретил вас — и все былое...»; поэт говорит о порыве душевного обновления.

«КАК НАД ГОРЯЧЕЮ ЗОЛОЙ...»

Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 3 об. и 4 об.

Первая публикация — Совр. 1836. Т. III. С. 15 (без разделения на строфы), под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», с общей подписью «Ф.Т.», под номером Х. Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 13; Изд. 1854. С. 23; Изд. 1868. С. 27; Изд. СПб., 1886. С. 46; Изд. 1900. С. 93.

Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.

Оба автографа написаны чернилами, в них варьируется последняя строка: «Я просиял бы — и угас!..» и «Я просиял бы — и погас!», а также знаки препинания. Авторские знаки препинания свидетельствуют о том, что строфы осознавались не замкнутыми, а открыто связанными между собой, подчиненными друг другу, содержащими как бы отрицание формы станса, в котором строфы завершаются точкой. По-видимому, вариант на бумаге большего формата является вторичным и окончательным. Авторские знаки запечатлели эмоциональный порыв автора, эмоция нарастает к концу стихотворения.

Прижизненные печатные издания, а также Изд. 1886, Изд. 1900 лексически не различаются, лишь слегка отличаются в синтаксическом оформлении текста. Недостатком изданий является отказ от воспроизведения в конце 8-й строки восклицательного знака с многоточием, который дополняет восклицательную интонацию третьей строфы. В результате приглушена взволнованность поэта. Также необходимы тире (в 4-й и 10-й строках автографа), которые подчеркивают психологический параллелизм (реального огня и огня сердечного); исчезли в Изд. 1900. В других изданиях тире осталось лишь в конце 4-й строки. Во всех изданиях 12-я строка — «Я просиял бы и погас!» (второй автограф). В списке Муран. альбома (с. 21) — этот же вариант.

Датируется не позднее 1830 г., судя по контексту автографа.

Н.А. Некрасов полностью перепечатал стихотворение и дал ему эмоционально-психологический комментарий: «Грусть, выраженная здесь, понятна. Она не чужда каждому, кто чувствует в себе творческий талант. Поэт, как и всякий из нас, прежде всего человек. Тревоги и волнения житейские касаются также и его, и часто более, чем всякого другого. В борьбе с жизнью, с несчастием он чувствует, как постепенно талант его слабеет, как образы, прежде яркие, бледнеют и исчезают, — чувствует, что прошедшего не воротишь, сожалеет — и грусть его разрешается диссонансом страдания. Но каждый делает столько, сколько суждено было ему сделать. И если обстоятельства помешали ему вполне развить свой талант, право на благодарность и за то, что он сделал, есть его неотъемлемое достояние» (Некрасов. С. 217).

И.С. Аксаков, рассматривая это стихотворение вслед за «Silentium!», пишет: «В другом превосходном стихотворении эта тоска доходит уже до своего высшего выражения» (Биогр. С. 49). Затем следовала перепечатка стихотворения с выделением курсивом строк 9, 10, 12. Аксаков развивал свою мысль о том, что поэт, испытывая подлинное наслаждение от творчества, в то же время вследствие сложности своей натуры быстро погружался в состояние неудовлетворенности; его требования к творчеству оказывались выше сделанного им. А требования эти бывали столь велики, «тревожили иногда его собственную душу с настойчивостью и властью, что пламень таланта порою жег его самого и стремился вырваться на волю, что эти высокие призывы, оставшиеся неудовлетворенными, наводили на него припадки меланхолии и уныния, особенно в тридцатых годах его жизни, во время пребывания за границей...» (с. 48).

И.С. Тургенев (Полн. собр. соч. и писем в 30 т. Соч. в 12 т. М., 1983. Т. 11. С. 50) цитировал последнюю строфу стих. в «Воспоминаниях о Белинском». Обнаруживая в жизни природы и человека действие закона разрушения и равновесия, желание «просиять» даже вопреки опасности «погаснуть», писатель находил действие этого закона в личности критика: «Сердце его безмолвно и тихо истлело; он мог воскликнуть словами поэта:

О небо! Если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле...
И, не томясь, не мучась доле,
Я просиял бы и погас!

Но мечты людские несбывчивы, а сожаленья — бесплодны». Л.Н. Толстой отметил стихотворение буквой «Г» (Глубина) — ТЕ. С. 145.

Контекст стихотворения в автографе — «Весенние воды» (см. коммент. С. 399), «Двум сестрам» (см. коммент. С. 367) — выявляет общую эмоциональную приподнятость трех стихотворений, приятие внеличного мира, радость общения с ним, жажду душевного обновления. Такой контекст еще больше выявляет контраст душевных состояний стих. «Silentium!» (желание замкнуться, уйти в себя) и «Как над горячею золой...» (жажду выплеснуть наружу душевный пламень).

СТРАННИК

Автографы (3) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 6 и 5.

Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 127. Затем — ННС. С. 21; Изд. СПб., 1886. С. 32; Изд. 1900. С. 44.

Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 241.

Автографы карандашный (черновой) и написанный чернилами (беловой). Изменения внесены в 1, 2, 9 и 11-ю строки. Первоначальный обобщенный образ («Богам угоден бедный странник») заменен более конкретным и прямо связанным с античностью («Угоден Зевсу»), во 2-й строке перестановка слов усилила слово «святой» и устранила соседство двух местоимений. Выдвижение на первый план слова «веси», а не «грады» (9-я строка) свидетельствует об осознании поэтом географической ситуации (деревня — на первом месте). Правка в 11-й строке («отверста» вместо «открыта») говорит о стремлении усилить возвышенно-архаический тон стихотворения, что тоже соответствует античным ассоциациям. Особенности авторского синтаксиса — повтор восклицательного знака с многоточием.