Том 1. Стихотворения 1813-1849 - Страница 92

В.Я. Брюсов рассмотрел стихотворение в контексте с «Silentium!» (см. коммент. к этому стих. С. 380): «В полном согласии с этим своим учением Тютчев говорил о себе: «Душа моя, элизиум теней! / Что общего меж жизнью и тобою?» Это второй полюс миросозерцания Тютчева. Отправляясь от принятия всех проявлений жизни, от восторженного «пристрастия» к матери-земле, Тютчев кончает как бы полным отрицанием жизни. Прекрасен мир, но истинная сущность его красоты недоступна человеку, который лишь напрасно порывается к ней» (Изд. Маркса. С. XLII).

Контекстом стихотворения оказывается «Silentium!», «Сижу задумчив и один...», «Душа хотела б быть звездой...» и, наконец, «О, вещая душа моя...»; они объединяются исповедальным мотивом, противопоставлением духовного бытия и бездуховной толпы, мотивом светлого минувшего, сердечных утрат, тоски о былом, душевной устремленности к светлым «призракам», звездам, а в конечном итоге — христианским идеалам.

Элизиум — местопребывание блаженных душ в царстве теней (античн. мифол.)

«НАД ВИНОГРАДНЫМИ ХОЛМАМИ...»

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 2 об.

Первая публикация — Совр. 1837. Т. VI. С. 398, под общим названием «Стихотворения, присланные из Германии», под № XXVII, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 21; Изд. 1854. С. 41; Изд. 1868. С. 46; Изд. СПб., 1886. С. 133 (под названием «Ротенбург»); Изд. 1900. С. 113.

Печатается по автографу.

Автограф на обороте листа — прозаическая пейзажная зарисовка: описаны чистое небо, горы, облака, грозы, радуга, блестящая зелень, омытая дождем, солнечный свет — детали пейзажа, входящие в разные стихотворения, в том числе и в стих. «Над виноградными холмами...». Как видно, Тютчеву не чуждо стремление передавать эстетические переживания природы одновременно в стихах и в прозе (см. его письма). Но если пейзаж в прозе более конкретен и чисто созерцателен, хотя и не чужд психолого-эстетических обобщений, то пейзаж в стихах живописнее, богат красками, полон философской мысли, даже своеобразного религиозного переживания. Первая строфа отделена от второй чертой. Слова «Храм» (8-я строка) и «Тишина» (16-я строка) написаны с прописной буквы.

Списки (2) — в Сушк. тетради (с. 82) и Муран. альбоме (с. 99). В обоих тексты не разделены на строфы.

В прижизненных изданиях и в Изд. СПб., 1886 печаталось без выделения строф, но в Изд. М., 1886 и в Изд. 1900 строфы выделены, как и в дальнейших публикациях.

Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. послано Тютчевым И.С. Гагарину.

Впервые отозвался о стихотворении С.С. Дудышкин. Он полностью процитировал его и прокомментировал: «Мотив не новый, но он именно потому и дорог нам, что мы знакомы с ним давно, что помним его еще со времени лучшего из наших поэтов. Между тем вы не скажете, конечно, чтоб это было подражание: вы найдете лишь одинаковое чувство, вызванное одинаковым положением» (Отеч. зап. С. 59). Рецензент имеет в виду художественный опыт романтика Жуковского с его поэтически-религиозными настроениями. С.Л. Франк, анализируя особое направление космического чувства у поэта — «дольнее» — «горнее», обращается к стихотворению «Над виноградными холмами...»: «То, что влечет нас к горнему, есть тишина, чистота, свет — стихия чистого, незнойного, успокоительного света...» (Франк. С. 24). Им процитирована полностью вторая строфа с выделением слов «легче», «пустынно-чище», «немеет», «лишь жизнь природы там слышна», «праздничное», «тишина». В подчеркнутой строке «лишь жизнь природы там слышна» звучит мотив, определяющий своеобразие тютчевского восприятия противоположности между «горним» и «земным»: включение «горнего» также в состав природы, более того— обнаружение именно в нем чистейшего, ничем не запятнанного проявления последней сущности «жизни природы». Тихая, пустынно-чистая, легкая, праздничная горняя сфера, в которой уже нет места для смертной жизни, есть именно область, где слышна «жизнь природы». Он связал это стихотворение с другим — «И гроб опущен уж в могилу...».

«Над виноградными холмами...» сочетается со стихотворениями о небе как пристанище света, чистоты, легкости и мира, см.: «И гроб опущен уж в могилу...» («А небо так нетленно-чисто, / Так беспредельно над землей...»), «Весеннее успокоение» («Светло и тихо облака / Плывут надо мною»), «Нет, моего к тебе пристрастья...» («На небе чистом и высоком / Порою облака следить...»), «Фонтан» (небо — «высота заветная»), «Еще земли печален вид...» («блестит лазурь»), а также стихами о горных высях — «Яркий снег сиял в долине...», «С поляны коршун поднялся...», «Там, где горы, убегая...», «Хоть я и свил гнездо в долине...» и др. о небесной и горной высоте, о движении души в высь, туда, где «проходит» «небесных ангелов нога».

Над виноградными холмами... — имеется в виду Ротенбург, город в Баварии.

«НЕТ, МОЕГО К ТЕБЕ ПРИСТРАСТЬЯ...»

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 16. Л. 1–1 об.

Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 135, тогда же — ННС. С. 41. Затем — Изд. СПб., 1886. С. 18; Изд. 1900. С. 43.

Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 246.

Написано на небольшом листке бумаги: первая строфа — с одной стороны, вторая — на обороте. Исправление внесено в 11-ю строку: слово «светлом» исправлено на «чистом». Особенность авторского оформления — вопросительные знаки, которыми заканчиваются первая и вторая строфы. Притом в конце первой строфы к вопросительному знаку присоединено многоточие. Следовательно, на всем протяжении стихотворения сохраняется вопросительная интонация и противопоставление «утехам рая» всего того реального, земного и небесного, что вызывает «пристрастье» поэта. Для поэта мысль завершена в конце стихотворения — вопрос задан до конца, и его продолжения нет, вопрос и без того длинный, поэтому отсутствует многоточие в конце стихотворения.